Индия – одно из мест, полярность восприятия которых разными людьми просто запредельна. От «Грязь и нищета» до «Колыбель человечества, место сосредоточия силы и духовности». Поэтому я поняла, что заранее рисовать картину в голове — означает обречь себя на мучительные попытки примирить ожидаемое и действительное.
Tabula rasa. Открытые глаза. Распахнутое сердце. Вот единственно возможная длина волны для этого путешествия.
Конечно, Гоа, в который лежал наш путь – особенная часть Индии. Но, наверное, для столь протяженной страны это неизбежно. Па-де-Кале – это совсем не Корсика. Якутия – не Краснодарский край. А Гоа – не Джамму и Кашмир. Во-первых, здесь ощущается сильнейшее влияние европейского присутствия, ведь до 1961 года Гоа был португальской колонией. Архитектура, католические церкви, старинные форты – все, как где-нибудь на Мадейре. Во-вторых – культура хиппи, для которых Гоа стал объектом паломничества ещё с 70-х годов прошлого века. Ну а местные жители, привыкшие к взаимодействию с белыми, - отнеслись к новым пришельцам как к ещё одним гостям из-за моря. Просто вот таким странным.
Наш маршрут был выбран неспроста. Я уже три года, вместе со своей семьей, занимаюсь йогой, а наш учитель каждый год организует в Гоа выездные углубленные занятия. День за днем по три часа йоги, - среди солнечных брызг, пробивающихся сквозь пальмовые кроны, под шум океана. Иногда мы выходили прямо на берег, и выполняли упражнения на влажном песке, в последних лучах заката.
Это оказалось восхитительно. Энергия и гибкость просто вливались в тело, пропитывали его, рождали ощущение восторга. Океан – чистейший и теплый. Теплый даже во время шторма, - чего я не испытывала на других южных морях. Здесь же хотелось плескаться в прибрежной пене, погружаясь и ощущая всей кожей ее искристое прикосновение, подобное жемчужным ваннам.
Вот такой февраль. То самое время, когда в Москве метут метели и трещат морозы.
А вечером пляж преображался. Начинался знаменитый «Гоа-пати». Тусовка людей, которые съехались со всего мира, привлеченные аурой этого волшебного места. Смешение всех языков, рас и цветов кожи. Кстати, русских здесь очень много. Порою, казалось, - половина. Но это совсем не те соотечественники, контакта с которыми мы опасаемся, выбирая отель для предстоящей турпоездки. Атрибуты живущих в Гоа – барабаны, флейты, гитары, тела их покрыты вязью росписи хной, на головах яркие платки, на шеях – ожерелья из раковин и кружевных скорлупок орехов. Разноцветные косички, шапочки из конопляного волокна, майки с изображениями Шивы и Ганешу, смех и расслабленность. Никто не интересуется тем, «включено ли спиртное в оплату», а звучащая вокруг музыка – не попса, но «Гоа-транс» - своеобразная смесь психоделики и этники. Крутятся огни в руках самодеятельных жонглеров, таинственно мерцают светильники, неверным светом выхватывая из тьмы фигурки индийских богов, стелется дым от жаровен и курильниц…Местные жители торгуют горячей кукурузой, кокосами, благовониями, но тут же можно услышать: «А вот хачапури-пури-пури!» И тут же съесть вкуснейшую, свежеиспеченную лепешку, истекающую сырными слезами. Повсюду выступления музыкальных групп, бродячих цирков, акробатов, танцоров. Кто-то продает билеты, кто-то просто ставит табличку «Donation», - мол, - «Кто сколько захочет».
Поездка в Гоа не имеет никакого отношения к понятию «пляжный отдых». Это – восхитительное переживание. Слияние с одним из самых необычных мест на земле. И я уезжала с чувством, что вновь хотела бы вернуться сюда.
В канун Рождества мне вновь довелось поработать с музыкантами, на этот раз – с молодым, буквально несколько месяцев назад созданным дуэтом «Café 1930», состоящими из флейтистки и пианистки. Почему «Café 1930», откуда такое название? Четырехчастная сюита «История танго» - одно из самых знаменитых произведений Астора Пьяццоллы. Свое сочинение Пьяццолла посвятил флейтисту Марку Гроэлю. Часть, названная «Café 1930» погружает нас атмосферу времени, когда люди перестали воспринимать танго лишь в качестве танца, и стали просто слушать его как музыку. Танго становится более мелодичным, более романтичным.
Фотосессия проходила в большой интерьерной студии на выезде, — ведь требовалось пространство, в котором есть и рояль, и фортепиано. Съемка стала для меня настоящим подарком и истинным наслаждением. Девчонки живут музыкой, и очень хотят поделиться своей страстью с людьми.
Фортепиано не нуждается в представлении. Недаром его именуют королем музыкальных инструментов. А в сочетании полифонической объемности фортепианной палитры с прозрачной, чарующей лиричностью флейты и заключена уникальная особенность дуэта.
Что внушило человеку мысль дать голос тростинке? Ветер ли, что колыхал заросли тростника? Не случайно само название этого чудесного инструмента происходит от латинского flatus, обозначающего дуновение, дыхание.
Или, быть может, беззаботное пение лесных птиц вызвало у человека желание им подражать? Во все времена композиторы, когда хотели изобразить в музыке пение птиц, прибегали чаще всего к флейте. Так поет соловей в «Пасторальной симфонии» Бетховена, черный скворец у французского композитора Мессиана, и веселая птичка из симфонической сказки Прокофьева «Петя и волк».
Аристотель же писал, что обращаться к флейте надлежит в таких случаях, когда на человека необходимо оказать очистительное, духоподъемное воздействие (katharsis).
Но флейта может петь не только весело и беззаботно. Она может петь нежно и страстно, мягко и серебристо, её звук раскрывает сердца и наполняет их светом и силой. Ведь не даром древние спартанцы желали, чтобы в бой их всегда вели флейтисты, и боги возвестили им, что они всегда останутся победителями, пока будут сражаться с флейтистами, но не против них.
Флейта даже может звучать, как человеческий голос, поэтому ее звук, зачастую, сравнивают с колоратурным сопрано. Недаром «Вокализ» Рахманинова, посвященный великой оперной певице Антонине Неждановой, так часто исполняют на флейте…
Кстати, - вот удивительное совпадение, - мы проводили сессию вдвоем с моим партнером, фотографом Дмитрием Неждановым. Так что все перекликалось — и музыка, и фамилии людей, - рождая ощущение волшебного акта творения.
Мне было радостно поучаствовать в создании такого чудесного дуэта. Снова и снова просматриваю кадры, вглядываюсь в лица… Дорогие мои, уверена, что вас ждёт большое будущее и вы воплотите все, что задумали.
С наступающим вас Новым годом!
Насколько же различными бывают съёмки! Казалось бы — одно и то же. Вот я, вот камера, вот пространство вокруг. Но нет. Случаются такие моменты, когда сам факт приглашения меня в качестве фотографа заставляет весь мир искриться и переливаться радужными красками. Одним из таких драгоценных мгновений стала работа в Фонде Елены Образцовой. Я была счастлива фотографировать на юбилейном вечере, соприкоснуться с талантливыми, одухотворёнными людьми. Погрузиться в атмосферу любви, приятия и творчества. И выразить то восхищение и тот восторг, который я испытываю, думая о Елене Васильевне, о том, что она явила своей жизнью.…
Хороших музыкантов много. Как, собственно, в любой другой области человеческой деятельности — есть профессионалы высочайшего класса. Но сочетание этих качеств с теплом и светом сердца, излучаемым на каждого, с кем довелось встретиться — гораздо большая редкость. А если это тепло облечено в вещественные форму — поддержку, участие, помощь — то речь уже идёт о неповторимости этой личности. Елена Образцова была таким человеком. Великая певица и человек фантастической душевной щедрости. Созданный ею Фонд поддержки музыкантов делал и делает множество добрых дел. И, не взирая на то, что Елены Васильевны Образцовой уже нет с нами, начатое ею продолжено. Оно взращивается с любовью и тщанием теми людьми, которые сейчас олицетворяют собою Фонд.
Прежде всего, это Наталья Игнатенко.
Пять лет Фонду. Сказать тёплые слова, выразить благодарность через музыку пришли многие и многие люди — от мэтров до самых юных музыкантов. Выступили народные артисты СССР Вера Васильева, Зураб Соткилава, Александр Ведерников. Пели солисты «Новой оперы», «Геликон-оперы», Мариинки, Венской оперы… было море музыки и цветов…
Искренне надеюсь, что мой репортаж передаёт эту атмосферу любви и добра…
Спасибо вам всем за этот праздник!
Сказки тысячи и одной ночи всегда манили нас свой мерцающей красотой.
Вот крадется по таинственному покинутому городу Аладдин, сын Али-аль-Маруфа, вот закрывают солнце распахнутые крылья птицы Рух, с холодным, вызывающим дрожь шорохом покидает ножны изогнутая сабля отважного Синдбада, а в пряном дыму курильниц скользят гибкие тени танцовщиц…Харун аль-Рашид склонился над пиалой в маленькой харчевне, а Али-баба застыл в изумлении среди пещерных сокровищ…И мне так хотелось прикоснуться ко всем этим чудесам в своих работах!
Год за годом я собирала в студии то, что необходимо для воссоздания в кадре тайн востока. Бережно ложились на полки женские головные уборы со сверкающими вышивками, отрезы тяжелых разноцветных тканей, перья нездешних птиц и кованые из меди узорчатые сосуды. Я вдумчиво изучала световое и съёмочное оборудование, - дымогенераторы, проекторы, сложные рассеиватели. И постепенно образы начали воплощаться в жизнь.
В моей жизни появились те, кто был готов позировать и участвовать в акте сотворчества. Иногда это были люди, связанные родовыми корнями с Востоком, иногда — не имеющие с ним ничего общего, кроме той же мечты, что и у меня. Были те, кто путешествовал по странам Магриба и многое видел воочию и те, кто лишь заглядывал туда благодаря воображению. Да, конечно, - это не историческая реконструкция чего-то подлинного, это, скорее, стилизация. Но ведь и сами сказки Шехерезады состоят из тысяч сплетённых воедино рассказов безвестных авторов, имен которых мы уже никогда не узнаем. А все вместе они образуют драгоценное полотно персидского ковра, и им хочется любоваться, не отводя глаз…
Когда я впервые увидел ее, — поразился хрупкости фигуры, изяществу движений и несовременности наряда. Она появлялась ночью, при свете фонарей. Пошел за нею — и вдруг с изумлением заметил, как сквозь нее просвечивает старинная кирпичная кладка, вдоль которой она скользила легкими шагами. Завернула за угол, я бросился туда — и никого…Растаяла…
Потерял покой. Ночь за ночью бродил по аллеям вокруг старинного дворца, искал встречи. Иногда она появлялась, но при попытке приблизиться исчезала. Приносил цветы — но ее рука проходила сквозь лепестки. Пытался сфотографировать — иногда удавалось, а иногда — выходили картинки, похожие на дагеротип в старинном семейном альбоме, - выцветшие, зернистые, потускневшие от времени. Ставил камеру на штатив, старался сам войти в кадр — быть может, все-таки сплю? Но нет…Вот я, а вот рядом прозрачная, тоненькая фигурка…
Возможно, ее смущает моя одежда? Полумаска, шляпа, короткий плащ — чтоб приблизиться к ней, стать ей понятным. Прочел, что дворянин без оружия никогда не появлялся на людях. Шпагу отыскать не сумел — только старинный револьвер. Так странно было ощущать его в руках…
Постепенно, день за днем, она перестала прятаться. Позволила мне быть рядом. А потом стала манить за собою, призывать, затягивать…Что мне делать? Уйти за нею, в черный проем арочного свода? Остаться здесь и больше никогда ее не встретить?
***
Модель — Татьяна Столярова. Костюмы — Ольга Серова, Ольга Стукалова
Локация — Москва, реконструированная усадьба «Царицыно».
Данная серия снималась с использованием нескольких альтернативных методов — внутрикамерная мультиэкспозиция, монокль, смешанный свет (вспышки с цветными фильтрами и светодиодная панель). Ни один из кадров не является коллажем (включая полупрозрачные изображения).
В студии звучала музыка. Я подозревала, что в этом старинном, еще дореволюционной постройки здании прекрасная акустика, но лишь сейчас осознала в полной мере — насколько она хороша. Арочные кирпичные своды отражали звук, мощно возвращая его вниз, и звук этот пронизывал собою все. Когда мы договаривались о съемке с виолончелистом Бориславом Струлёвым, то я слегка беспокоилась о том, возьмет ли он с собою инструмент. Но в тот момент я не знала, что музыка и Борислав практически неразделимы. Он приехал не с одним, а с двумя инструментами. Первый — это старинная виолончель работы французского мастера Жана-Батиста Вийома, ей почти двести лет, второй — электровиолончель фирмы «Yamaha». И вот она удивила меня, человека мыслящего графическими образами. Ведь в моем сознании виолончель ассоциировалась с чем-то классическим, правильным, консервативным. «Настоящая симфоничность». Ну ладно бы скрипка…Ванесса Мэй с ее полупрозрачными игрушками или отплясывающая в ковбойских костюмах Линдси Стирлинг…но виолончель?! Она, несомненно, — для Серьезных Музыкантов. Преимущественно — мужчин. Фрак, торжественный концертный зал, Дворжак и Бетховен, Сен-Санс и Рахманинов. А «Yamaha» Борислава преображалась на глазах. Оказывается, для нее по специальному заказу были сделаны вставки, полностью меняющие облик. То переливающееся поле из стразов, то — глубокие черные тона с алыми буквами, то цвета национального флага…
И сам Борислав ну никак не укладывался в прокрустово ложе «виолончелиста, - как мы все себе его представляем». Плавные, широкие распевы классической музыки вдруг мгновенно сменялись искрометными джазовыми вариациями, так же внезапно переходящими в рок, а затем в танго…И сам Борислав — то являл всем своим обликом сосредоточенную погруженность в Высокую Музыку, то чуть ли не пускался в пляс, кружился с виолончелью, рассыпал сверкающие искры, - ни на миг не прерывая при этом игры! Он заражал своей энергией всех, - меня, моего ассистента, и даже камера и осветительные приборы начинали петь и резонировать в такт музыке. Это было настоящее сотворчество. Менялись образы. Менялись стили съемки, световые схемы, костюмы…Все превращалось в сказочный фейерверк. Единственное — я просто разрывалась — ведь мне, как фотографу, необходимо было выбирать точки съемки, рекомендовать, в какую сторону посмотреть, как развернуть инструмент — а душа хотела слушать и слушать, наполненная пением струн под смычком Борислава…
Когда-то мне встретилась вот какая мысль: век XIX жил в парадигме «Работай не покладая рук, работай, что было сил, и ты добьешься успеха», век XX говорил «Работай с умом, оптимизируй, опирайся на интеллект», а век XXI кричит - «Драйв! Огонь! Все, что ты делаешь, - делай со страстью, вкладывай всю свою душу!!!». Борислав — музыкант XXI века. И прикосновение его преображает даже виолончель, - казавшуюся мне незыблемым оплотом классики и музыкального консерватизма.
There was music in my studio. I had suspected that in this old building erected before the Revolution, the acoustics should be superb, but only then I’ve realized fully how fine it was. Brick arcs of the ceiling reflected the sound, it was coming back with all its power, and this sound permeated everything around. When I made the appointment for our session with Borislav Strulev, I was concerned whether he’d take his instrument with him. However, at that moment I wasn’t aware that these two, the musician and his music, are inseparable. Not one instrument he took with him but two. One was a vintage cello made by a French master Jean-Baptiste Vuillaume, almost two hundred years old, and another a Yamaha electric cello. And the latter surprised me, because I’m the one who thinks with graphical images. In my mind, cello is something classical, straight, and conservative. Truly symphonic. Violins are different; Vanessa Mae and her see-through toys or Lindsey Stirling with her cowgirl’s outfits are all fine and good, but a cello? This one certainly was for Serious Musicians. Predominantly men. Wearing tails, in some solemn concert space, where Dvorak and Beethoven, Saint-Saëns and Rakhmaninov reign. But Borislav’s Yamaha transformed before my eyes. Apparently, it was made to special order, with curious insets that can change the look of the instrument; now it’s a field of rhinestones, now it’s deep black with scarlet letters, and now the colors of the national flag.
And Borislav is not at all some celloist-as-we-know-them. Smooth and wide-flowing classics all of a sudden changed into jazz variations , and then moved to some rock, and then to tango. And Borislav himself could be an embodiment of Higher Music, deeply immersed and focused, or he almost started dancing, swirling together with his cello, shedding brilliant sparks all around, but he never stopped playing! Everyone and everything around him basked in his energy, including my assistant, myself, and even my camera and all our studio paraphernalia; we all sang along. That was truly a co-creation. Images changed. Shooting styles changed. Light schemes changed, and costumes— Everything constantly transformed, and that was a fairy tale-like fireworks. And yes, I was in trouble, as I was the photographer there, I had to choose my points of shooting, telling my model where to turn his head to, how to position his instrument, but my soul longed just to listen, to imbue, to follow the tale of the strings, the dance of Bronislav’s bow.
I’ve read somewhere, that the nineteenth century lived within the paradigm of work tooth and nail: You work tirelessly, and then you succeed; the twentieth century said, Work smartly, make it efficient, make the best of your intellect; and our times are shrieking, Move it! Give it all the fire you have, all your passion, all you soul! Borislav is indeed the musician of the twenty-first century. His touch transforms even his instrument that I’ve always thought of as an epitome of classics and musical conservatism.
А вот прекрасные видео, при создании которых Борислав использовал фотографии, сделанные мною во время студийных портретных сессий:
Где только ни бывала я со своей камерой, — от обледенелых крыш сталинских высоток до подвалов конструктивистского Дворца культуры, от заброшенных зданий с гулкими сумрачными проходами до тайных уголков центра Москвы, прячущихся в глубине проходных дворов… И да, конечно же, студия на Бакунинской, — там воплощается в жизнь большая часть творческих замыслов. То, что видит мой объектив, выразилось в фотографиях. Но это — поле, ограниченное рамками кадра. Как правило, фотосъемка — глубоко личный процесс, не предназначенный для зрительских глаз. Созидание образа захватывает меня целиком, я не замечаю усталости и, порою, почти перестаю воспринимать окружающий мир.
Но иногда рядом находятся партнеры, визажисты, ассистенты, — люди, которые охватывают съемочное пространство в целом. От них я слышу, что происходящее на площадке не менее интересно, чем те творческие задачи, в решение которых я столь глубоко погружена. Как скользят по стенам свет и тени, выбираются ракурсы, как происходит общение с моделью, меняется и уточняется концепция фотосессии…Все то, что является жизнью фотографа. В ответ на просьбы, я давала согласие на «…сделать несколько кадров процесса работы…». В фотографии и кинематографе это называется «backstage», дословный перевод — «за кулисами». Иногда отмечала краем сознания, что меня снимают, а иногда, погруженная в акт творения, — забывала обо всем, и потом в удивлении разглядывала присланные картинки. За годы накопилась целая серия. У нее несколько авторов, использовано множество технических приемов, разные камеры и объективы. Объединяющий мотив лишь один — так рождается то, что потом можно увидеть в публикуемых мною галереях…
«Я сделал всё, что смог, пусть те, кто смогут, сделают лучше.»
Первые станции Московского Метрополитена — те, которые справедливо называют «подземными дворцами», имеют потрясающую акустику. Например «Кропоткинская» - которая создавалась в 1935 году как подземный вестибюль так и не построенного Дворца Советов. Уральский мрамор, уходящие ввысь колонны. Торжественно и строго. Арочные своды отражают звук и возвращают его вниз плотно, мощно и объёмно. Но какие звуки в метро? Движение толпы в час пик? Гул поездов? А что бы вы сказали про оперу? Академический большой хор РГГУ, Президентский оркестр РФ, несколько солистов, среди которых солист Большого театра Роман Муравицкий, солистка датской Королевской оперы Наталия Леонтьева, солист Новой оперы Анджей Белецкий…И восемьсот зрителей! В ту ночь звучала опера «Сельская честь». В концерном исполнении, без декораций — но всё равно потребовалось несколько месяцев совместных репетиций, включая подземные, по ночам, — когда на недолгих четыре часа поезда прекращают своё движение. Всё это придумал и организовал главный дирижёр хора РГГУ Борис Тараканов — к счастью, мой очень хороший знакомый. Благодаря его приглашению я смогла побывать на этом фантастическом оперном концерте. Билеты в продажу не поступали — их передали ветеранам метрополитена (в связи с предстоящим 81-летием московского метро), а также разыграли через интернет — необходимо было спеть любимую песню в метро и прислать на конкурс видеозапись. Приехав на «Кропоткинскую» еще в полночь, я увидела столько разных лиц, разных людей, охваченных энтузиазмом и вдохновением! Все сосредоточенно готовились к представлению: сотрудники метро оперативно разворачивали зал на восемьсот мест в то время, как музыканты настраивали свои инструменты, а солисты и хор распевались — и все это происходило под шум поездов, проходящих по графику через станцию до половины второго ночи. Нужно было видеть изумлённые лица поздних пассажиров…
Ну а в два ночи подземный оперный зал стала заполнять публика. Очень метко по этому поводу было сказано в репортаже телеканала «Культура» — «Публика в эту ночь тоже под стать необычному перформансу. В одном пространстве встретились те, кто явно ни разу не спускался в метро, и люди, которые никогда не были в опере».
А ещё через полчаса под сводами станции зазвучала опера, написанная более ста двадцати лет назад композитором Масканьи, действие которой разворачивается в маленьком сицилийском городе. История любви, история страсти, история жизни и смерти…
Не все восприняли произошедшее однозначно. Вот что я прочла у одной из участниц хора:
«…После выступления мы, артисты сводного хора, оркестра, солисты, дирижеры прочитали о себе много. Хорошего, плохого, разного. Очень много комментариев странного содержания: «Зачем?!», «Что, денег на зал не хватало?», «Это неуважение к артистам!» и прочая, и прочая. Знаете, наверное обывателю не понять, как это, — триста человек две ночи (а до этого ещё почти три месяца репетиций) тратят на то, чтобы полтора часа постоять в ночном метро. Под музыку.»
Я не музыкальный критик, и не берусь оценивать уровень исполнения в метро — тем более сравнивать его со сценическим, — в настоящим оперном театре, но энергетику я чувствую хорошо. Это было искренне, это было радостно, это было торжественно. Духоподъёмно и удивительно. Да, наверное, это не «Ла-Скала». И даже не «Новая опера». Но…Когда столько творческих людей объединяются для того, чтобы совершить акт рождения музыки, когда зрители вместо того, чтобы нежится тёплых постелях, едут сквозь ночной город послушать оперу — это прекрасно.
А вот, что сказал сам Борис Тараканов (и я согласна с каждым его словом): «Можно ли лучше? Безусловно можно, причем намного! И если Бог даст сделать когда-нибудь похожий проект, то, конечно же, мы учтем все ошибки той странной ночи. А сейчас…Концерт состоялся, он уходит в прошлое, постепенно опускаясь в культурный слой. Но от этого он не перестаёт быть историческим событием и бесценным опытом для всех нас. Значит, дальше будет только лучше.»
Спасибо, Борис. За твою готовность создать чудо. За твоё бесстрашие. За твою энергию, собравшую воедино стольких людей и свершившую почти невозможное.
Надеюсь, своими фотографиями я сумела выразить то восхищение и ту благодарность, которую я испытываю.
«В каждом маленьком ребенке -
И мальчишке и девчонке -
Есть по 200 грамм взрывчатки
Или даже полкило,
Должен он скакать и прыгать,
Все хватать, ногами дрыгать,
А иначе он взорвется -
ТРАХ-БАБАХ - и нет его!»
м/ф «Обезьянки, вперёд!»
Скульпторам хорошо известно, что композиция, состоящая из нескольких фигур, создаётся во много раз сложнее, нежели однофигурная. И памятников, на которых изображено двое-трое-четверо людей, находящихся в органичном взаимодействии друг с другом, в мире значительно меньше. Минин и Пожарский. Рабочий и Колхозница. Что ещё вспоминается? Пушкин с Натальей Гончаровой на Арбате? Уже нет того единства и естественности. Вроде бы, вместе, но при этом — каждый сам по себе.
При съёмке семейного фотопортрета передо мною встаёт именно такая задача, многократно усложнённая ещё и тем фактором, что в кадре присутствует ребёнок. Дети бегают, но при этом движение их сродни броуновскому. Стремительный хаос. Мгновенные смены настроений. Слёзы, за один миг превращающиеся в смех. Мама берёт сына на руки и делает умильное лицо, а отпрыск радостно вцепляется ей в нос. И, что самое удивительное — в этот момент получаются лучшие кадры. Звонкие, полные жизни, души, огня.
В студии возникает атмосфера доверия, тепла, уюта. И любой, самый насторожённо настроенный ребёнок, через некоторое время перестаёт прятаться в угол, а принимается таскать за уши огромного плюшевого медведя, примеряет ковбойскую шляпу, машет мечом, прыгает на батуте или просто качается на детской качалке. Благо все эти аксессуары в съёмочной зоне присутствуют и весьма разнообразны. А если дети более взрослые — то возникает сказка…Чудесные платья, таинственные огни, и, конечно же, Шляпа Волшебника. А какое счастье запечатлевать превращение ребёнка в подростка, — затаив дыхание всматриваться в то, как из куколки постепенно проявляется прекрасная бабочка…
В кинематографе на детей отводится плёнки примерно в десять раз больше, нежели входит в итоговый фильм. В фотографии соотношение примерно такое же. Снимается за сессию около трёхсот кадров, съёмка идёт с очень высокой скоростью, но ребёнок раз за разом оказывается ещё быстрее — выскакивает из кадра, корчит рожицы, «размазывается», как стремительно несущийся реактивный самолёт…Но результат получается дивный. В итоге — галерея из тридцати кадров, зато каких! Посылая эти фотографии, я потом обожаю наблюдать за их публикацией. Такого радостного умиления, ахов, охов и могучего сюсюканья, пожалуй, больше нигде и не увидишь.
Когда рождается ребёнок, начинаешь осознавать — как же быстро он растёт. Только вчера купили сандалии, а сегодня — уже не надеть. Малы. Руки торчат из манжет свитера, купленного «на вырост». Не успеваешь менять штаны, глядь — а они уже шорты! И в каждом возрасте ваш ребёнок прекрасен. Но через полгода, оставаясь воплощением радостного чуда, он — уже другой. Новая мимика, новые движения, и, зачастую, даже волосы поменяли цвет. И нужно успеть это запечатлеть. И вас вместе с ним — таких молодых, красивых и счастливых!
«Портрет был повешен на стене в нижней комнате, чтобы все желающие могли видеть. И нужно сказать, что в желающих недостатка не было. Все видевшие портрет захотели, чтобы Тюбик нарисовал также и их…»
Н.Носов «Приключения Незнайки и его друзей»
Если попытаться дать определение понятия «художественный фотопортрет», то, вероятнее всего, получится следующее: «Это качественная студийная фотография, на которой вы представлены в наиболее выигрышном ракурсе». Однако, кроме такого определения, художественной портретной фотосъемке можно с уверенностью дать еще одно: «отличное психотерапевтическое средство». Фотопортрет, а еще лучше портфолио – серия студийных фотопортретов в разных образах – прекрасно помогают человеку повысить самооценку и приобрести дополнительную уверенность в себе. Психологии заметили: если человек постоянно имеет перед глазами свой удачный, красивый портрет, его лицо удивительным образом начинает «подтягиваться» к этому образу. Удивительно, до какой степени может измениться человек за несколько часов позирования перед камерой! В это время огромную роль играют доброжелательность, общительность и чувство юмора фотографа, который должен разговорить человека, помочь ему ощутить себя уверенно и спокойно. В моей студии для этого создана и поддерживается атмосфера тепла и комфорта. Мы пьем кофе, общаемся, смотрим различные варианты принесённой одежды, вместе копаемся в студийной костюмерной…А потом приступаем собственно к съёмке. Старые «пленочные» фотомастера иногда даже советовали в первые полчаса съемки не заряжать в фотокамеру пленку. Затвор щелкает, вспышки вспыхивают, человек позирует…а пленка экономится, потому что не готов еще «объект», зажат, смущён, мечтает только о том, чтобы поскорее всё закончилось. Примерно через двадцать-тридцать минут, когда модель устает копировать лицо и позу как «на той фотографии с обложки» и расслабляется, начинается самое интересное – совместное творчество фотографа и портретируемого по поиску наиболее интересного ракурса, выигрышного лично для этого человека образа. После многих лет работы в студии я не устаю радостно удивляться происходящим с человеком метаморфозам – вот только что его трудно было уговорить широко улыбнуться – и вот он (она) уже смеется, жестикулирует, рассказывает о себе, и даже без подсказки начинает предлагать: «А давайте, я сяду вот так…А, быть может, ещё в этом кресле попробуем? А если я так переоденусь — мне пойдёт?..» Начинается акт сотворчества. Человек вдруг, из «модели», объекта для съёмки, становится партнёром по созиданию. Появляется огонь, душа вспыхивает…Для многих это состояние совершенно непривычно. И это — громадный опыт переживания и трансформации сознания. Люди пробуют такие образы, в которых они никогда не оказывались в обыденной жизни. Смущаются поначалу. Но я поддерживаю их - «Это же — театр. Это — волшебство. Даже преобразившись — ты всё равно останешься собою. Но — чуточку другим. Внутренне богаче. Раскрепощённей. Прекрасней»…Я даже имею опыт проведения проекта под условным называнием «Позитивное портфолио», в процессе которого запечатление психологического изменения, преображения в течение съёмки, ставилось во главу угла. Некоторые люди, приходящие на фотосъемку, начинают сессию с вопроса: «Уже все?», произнесённого нетерпеливым голосом, а заканчивают её тем же вопросом, но голосом грустным и даже немного разочарованным- им хочется, чтобы этот творческий акт длился вечно….
Оказывается, концентрированное внимание к вашей внешности, причем внимание творческое и очень доброжелательное – вещь, вызывающая наслаждение. Люди начинают благодарить, - я пытаюсь возразить «Вы же ещё не видели фотографий!», - а в ответ слышу «Да я уже такое наслаждение получил! Спасибо!» В процессе художественной фотосъемки человек открывает в себе неожиданные актерские качества, расслабляется, оживает и молодеет на глазах. Но, как говорится, и это еще не все. Вторая часть процесса психологической трансформации – увидеть себя на получившихся портретах. И восхищённо воскликнуть: «Это я?!»,- зная, что это не коллаж, не хитрая компьютерная обработка, а свет, ракурс, настроение и сотворчество с фотохудожником. Такая портретная фотография, висящая на стене или на рабочем столе компьютера (то есть в зоне постоянного внимания), будет постоянно «тянуть» вас за собой, радуя, давая уверенность в собственных силах и даже постепенно стирая различия между вашим «каждодневным» лицом и студийным художественным портретом…Порою, найденные нами образы входят в повседневную жизнь — например, некоторые женщины начали после фотосессии носить шляпки, наслаждаясь тем, как они в них выглядят. Да, мы начинаем просто с фотографии. Но потом выходим в своём поиске и открытиях далеко за её пределы.
При всех богатейших изобразительных возможностях мультиэкспозиции, во время такой съёмки фотографа подстерегает ловушка. А именно, — попытка соединить несоединимое, скрестить «коня и трепетную лань», в надежде получить Пегаса. А выходит, порою, бескрылый гибрид…Соблазн использовать в качестве одного из мультиисходников произведения искусства (картины, мозаику, фрески, скульптуры) очень велик, — ведь в них заключена гармония, зачастую — безупречная. Но вот только сложность в том (что совсем не очевидно) — это гармония другого автора, проекция, цвет и форма его души…
Как-то во время поездки в Берлин я пришла в студию художницы Марины Агаджановой, моей хорошей давней подруги. Раньше я уже снимала портреты Марины, но меня не оставляло чувство, что образ пока не найден, что я не смогла выразить в своих работах что-то важное. Мы беседовали, а я одновременно скользила взглядом по картинам, заполняющим помещение. И вдруг осознала, что если снимать живописное полотно и портрет автора, проникающими друг в друга, - а ведь именно в этом состоит суть методики мультиэкспонирования, — то может проявиться что-то удивительное, то что я искала… Родится сплав, в котором компоненты не будут существовать каждый сам по себе, а сольются воедино. И то, что получится — будет уже не механистическим соединением женского образа и художественного полотна: детали картины переплетутся, прорастут сквозь черты художницы, являя зрителю новые смыслы, глубину…и таким образом родится удивительная новая реальность.
Представьте себе, - вы приехали в Испанию. Отдохнуть на европейском курорте, выкупаться, позагорать, насладиться превосходным сервисом.
А тут экскурсия — не хотите ли побывать в Марокко? Да вот же, посмотрите, ширина Гибралтара всего четырнадцать километров, - рукою подать! Сорок минут на пароме — и вы на другом континенте. Как же удержаться от соблазна и не пройти мимо Геркулесовых Столпов вслед за легендарным героем?
Гордо попираете ногою африканскую землю. Озираете древний Танжер. Рынок, исторический центр, безделушки купить — и назад. И тут — о ужас! Обнаруживается, что шенгенская виза у вас — однократная. И испанцы категорически отказываются пустить вас обратно. Приплыли. Весь геркулесов героизм сразу куда-то улетучился. Где российское посольство?! Спасите-помогите!
Обострим ситуацию. Вы — не широкоплечий мужчина в полном расцвете сил, а маленькая, хрупкая девушка. Одна. А вокруг — бедуины.
Именно в такой ситуации оказалась героиня моей фотосессии, — Притти.
И как же она поступила дальше? Очень просто. Осталась пожить в Марокко. Не долго. Чуть меньше года.
-«Интересно же было увидеть всё своими глазами, - а тут такой случай! Двигаться через пустыню на верблюдах, ночевать в шатрах кочевников, вслушиваться в звуки их языка, пробовать их кушанья…Пропитаться запахами этой земли…»
Там, в своих скитаниях по северной Африке, Притти обучилась тонкостям марокканской чайной церемонии. Это — целый ритуал, требующий немалого искусства — одно лишь наливание напитка из чайника с длинным носиком в узкий стакан с высоты больше метра чего стоит. Но такое действие обязательно к выполнению — струя должна слегка остыть в полёте, а чай вспениться и насытиться кислородом. Не хотите ли вымыть руки, дорогие гости? Пожалуйста, вот блюдо с песком. А чем же ещё мыть руки там, где даже капля воды — драгоценность? На этом же песке стебелёк мяты выводит затейливые линии арабской вязи — имена каждого из гостей.
Вернувшись домой, Притти привезла полный набор для проведения церемонии, вплоть до огромных «королевских» фиников (я таких в продаже даже не видела) и сахара, отлитого в янтарно-прозрачные брусочки. И всё это — одежда, посуда, стаканы с золотой каймой, живой огонь, маленькие чайники разных цветов, ярко-зелёные листья мяты — невыразимо колоритно и радостно. Надеюсь, мне удалось передать это ощущение вам.
Мы неторопливо беседовали, наслаждаясь каждым мгновением этого волшебства, а Притти, священнодействуя, негромко произносила - «Попробуйте, друзья, как меняется вкус напитка…
Оговорюсь сразу — световая кисть — это совсем не просто. Не просто, — даже с моим, пятилетним съёмочным опытом работы именно этим методом. И всё потому, что техника съёмки со световой кистью предполагает контакт с обоими полушариями. Опору на логику, и на интуицию. На расчёт и на прямой канал с небом. При том, что техника световой кисти — это именно фотография. В базовом значении слова - «светопись». Не фиксация природных световых эффектов, как, например, в пейзажной съёмке, — но рисование светом, находящимся в руках фотографа. Буквально в руках. Фонари с различными насадками — вот инструмент фотографа-светописца, решившего работать со световой кистью.
Представьте себе рисование светящимся мелом на угольно-чёрной поверхности. Вот это и есть световая кисть. Необходима комната с полным затемнением, потому, что пробивающиеся лучи света могут исказить картину, задуманную автором. Камера на тяжёлом, устойчивом штативе. Протяжённые, предельно длинные выдержки. Модель максимально неподвижна (всё равно её микродвижения будут видны, но они лишь добавляют мягкости и сюрреалистичности). Пока ещё горит верхний свет. Я оглядываю съёмочное пространство, мысленно расставляю акценты в будущем изображении: -«Вот тут должно быть яркое пятно…а вот здесь должна проявится подсветка волос…Да, и не забыть про туман!…».
Так, вроде бы всё на своих местах. Начали. Студия погружается во тьму.
В тот же миг — щелчок затвора камеры. Теперь матрица вглядывается в темноту, пытаясь уловить и запечатлеть малейшие проблески света. А я уже двигаюсь. Те, кто видел меня со стороны в эти минуты говорили, что более всего это напоминает танец. Вспыхнул узким лучом фонарик в руке, — и заскользил, выхватывая из невидимости то, что мгновение назад было лишь моей фантазией. Рисуя, ибо это — именно рисунок. Немножко задержала движение — тут будет яркий блик, ускорила лёгким взмахом — в кадре останется контур, который едва уловим…
Вздох дымогенератора — и в воздухе поплыл туман, в котором луч фонаря вдруг становится видим, создавая полупрозрачную вуаль…И вновь звук закрытия затвора. Успела? Быстрее посмотреть, пропустить сквозь себя, осмыслить…Нет. Не совсем так, как хотелось. Лицо в тени, а должно выступать из темноты. Сколько времени я светила на лицо? Значит нужно длиннее? Думай…думай!
Приготовились…Начали. И ещё раз. И ещё. И ещё. Пятьдесят дублей ради пяти кадров. Ради ощущения акта творения. Ради создания сказки.
Меня привлекает преображение человеческого лица в зависимости от светового рисунка, от одежды, от художественных особенностей и приёмов съёмки. В студию входит современная девушка, жительница мегаполиса XXI века. Мобильник, смс-ки, социальные сети. Но вот я ставлю свет и начинается колдовство. Кокошник, сарафан с вышивкой, стекло с напылённым на него инеем— и на нас обращён взгляд из давно минувших времён.… И понимаешь, что вот они, - те же самые люди, которые были изображены на полотнах Рокотова и Венецианова. Никуда не исчезли.… как это чудесно…и как интересно… и хочется поделиться этой красотой со всем миром… именно поэтому выставила эту Девушку в кокошнике на конкурс.
Было также интересно понять, как эта фотография будет воспринята американцами, членами жюри? Присуждение мне Гран-при означает, что она им понравилась. И разница в менталитетах, про которую столько сейчас говорят, не помешала увидеть красоту без границ и вне временных рамок. Ведь именно её я увидела и постаралась передать.
Мужской характер — это одна из моих самых любимых тем в фотографическом искусстве. И мне кажется, что по-настоящему глубокие, образные мужские фотопортреты удаются лучше всего тогда, когда мужчина ощущает неподдельный интерес к себе женщины-фотографа. Именно женщины. Я объясню почему… Как правило женщина в роли модели всегда — прирождённая актриса. Она позирует, даже находясь наедине сама с собою, а уж оказавшись в студии — преображается, расцветает и начинает играть в полную силу. У мужчин совершенно другая гендерная модель поведения. Мужчина в присутствии внешнего наблюдателя «держит лицо», скрывает эмоции, демонстрирует статусность. Но если этот наблюдатель — женщина с фотоаппаратом, то происходят волшебные изменения. Мужчина искрится, мужчина старается проявить лучшие свои качества. Создаётся камерная, скрытая от постороннего наблюдателя атмосфера резонанса, а что может быть лучше для творческого акта? Если добавить к этому истинно мужские аксессуары — шляпу, сигару, бокал «Old Fashioned» с каплей виски на дне, если выставить жёсткую, создающую глубокие контрастные тени световую схему, — то вдруг обнаруживаешь, что нас окружают герои Джека Лондона, Грина и Хемингуэя…
Man’s portrait is one of my favorite subjects in the photographic art. I suppose that such portrait is to be done in best way when a man feels himself as a center of sincere interest of a photographer. Especially when this photographer is a woman. I’ll explain why this is so… Usually beautiful lady in the role model always acts as inborn actress. She creates images, even when she is alone with herself… When she is in a photostudio she begins to transform, becomes prettier and starts to play at her full power. Men have a completely different gender style of behavior. Man in the presence of an external observer hides emotions, shows his status. But if an observer is a woman with a camera, the magical changes happen: man begins to spark, tries to show its best features of character. And previously hidden atmosphere appears, the atmosphere of energy exchange, and what could be better for the creative act? Simply add to the process the genuine men’s accessory – a hat, a cigar, an «Old Fashioned» glass with a drop of whiskey at the bottom, just put a rigid contrasting light scheme, creating deep shadows – we suddenly discover that we are among heroes of Jack London, Hemingway, and Alexander Green..
Когда глядишь в окно на тяжелые усилия весны вступить в свои права, на тоненькие пики нераскрывшихся тюльпанов, мужественно вытягивающих себя из земли, на то хмурое, то истерично солнечное небо, кажется, что всё это уже слишком затянулось как дурное и претенциозное кино. Но вера в весну жива и нерушима, особенно если вспомнить как она хороша в это время года в тех странах, где ты был. Апрельский Нью-Йорк был прохладен и несколько тревожен, но все же полон многих радостных примет надвигающейся дивной поры.
Как замечательно написал о ней в свое время замечательный поэт Лев Болдов, к сожалению, недавно ушедший из жизни:
“Когда весна втирает нам очки,
Когда зимы мертвеет изваянье,
Проталины чернеют как зрачки
Изломанных моделей Модильяни.
Худые плечи, угловатый стан,
Рот полудетский, тронутый помадой…
Но шалый гений, хмурый и помятый,
Уже бредет за нею по пятам.
Он прядь откинет властной пятерней
И свежий холст натянет на подрамник.
И ты на миг застынешь как подранок
Перед его божественной мазней.
Весна такие всколыхнет пласты,
Покажет чудеса такой дрессуры,
Что как школяр влюбленный будешь ты
Ловить ее небрежные посулы.
И пропадать в дыму ее таверн…
А снег, уже наскучивший, как насморк,
Сорвется с крыши, чтоб разбиться насмерть
С отчаянностью Жанны Эбютерн”.
When you are looking out of the window and watching all the attempts of the spring exercise its rights, green peaks of tulip buds which are working so hard on drawing themselves out of the ground, scream colors of the sky, it seems that it is lasting too long as a pretentious and poor film. But the faith in Spring is alive and indestructible, especially if you have good memories of your previous travels to some other countries at this time of the year. New York in my April 2015 was quite breezy and anxious but full of beautiful signs of this coming splendid season.
I remembered some of the perfect, in my opinion, poems by a poet Lev Boldov who had died a few months before. It was a sad but unshadowed remembrance.
Если бы кто-то сказал мне в прошлом году, что мне предстоит много ездить, я бы скорее всего посмеялась, решив, что это - хорошая шутка. Но одна поездка была запланирована и ожидаема. Я должна была поехать в Нью-Йорк на выставку конкурсных фото, среди которых было и мое под названием “В движении”, завоевавшее первое место. Из всех моих поездок эта, пожалуй, была одной из самых волнительных. Манхетен, на котором была размещена галерея, в которой проходило открытие выставки и ошеломил, и очаровал меня одновременно… Вернисаж в галерее New-York Center for photographic art принес много новых знакомств с замечательными и открытыми для общения людьми ……
If someone told me last year that I would have to travel a lot, I would laugh a lot as if it was a nice but still joke. But one of my trips was planned and forthcoming. I had to go to New York as I needed to participate in one exhibitions of the finalists of the Portraits Contest. My photo “In motion” with my model, Tatiana Stolyarova gained the 1st prize. Among all of my previous trips it was one of the most exciting. The gallery was situated in Manhattan. I was fascinated not only by the place and nice owners of the gallery, Maddi and Patricia, but also by the friendly visitors of the exhibition. The vernissage in the gallery of the New York Center for photographic art brought me so many nice meetings with new and open-hearted people…
Большую часть своей жизни я была страстно увлечена математикой, чрезвычайно мне пригодившейся в моей работе в сфере информационных технологий. По прошествии же нескольких лет, имея уже состоявшуюся карьеру, я поняла, что мне стало остро не хватать творчества. Фотографией интересовалась всегда и много снимала, однако, захотелось погрузиться в нее серьезно. Когда я пришла в Академию Фотографии мне было необходимо не только получить новые знания, но и подтвердить, что мой выбор – верен. Думаю, что, если бы не уникальные педагоги и их методики преподавания, многое в моей жизни сложилось бы по-другому.
Одним из главных людей в этом отношении для меня стал Дмитрий Ершов, педагог уникального человеческого и профессионального масштаба. Именно он привил особое чувство света. Дмитрий, как истинный Мастер, обращался к различным способам съемки и тут же погружал нас в испытание себя, помогая почувствовать в фотографии неисчерпаемый источник для выражения себя и своих мыслей, а не только строгую систему и набор определенных техник.
Именно в Академии я почувствовала желание заниматься арт портретом, используя для этого разные техники, начиная с классических схем света для работы и со световой кистью, и со смешанным светом, и с помощью цветных фильтров…
Моя признательность моему Мастеру до сих пор очень велика. Я с большим вниманием слежу за его творчеством и каждый раз открываю для себя что-то новое, испытывая благодарность судьбе за возможность наблюдать и постоянно развиваться…
The greatest part of my life I was infatuated with Mathematics which I made active use of in my work in the field of IT technologies. After a long-term period of work I realized that my life turned to the period when I had a strong necessity to put into action my creativity. I was interested in photography very much and wanted to become a professional. I entered the Academy of Photography (Moscow) as I understood that I needed to get a deep knowledge in the field. Some time later I got the proof of my choice. I think that if there were no such professors and their highly professional and even outstanding teaching techniques as there were in the Academy, I would never become a professional photographer.
Dmytryi Ershov became one of the major personalities in my life as a professor and a Master with great talent. It was he who attracted my attention and helped me to gain a special “feeling” of light. Dmytryi taught us a lot of different types of shooting and let us essay our powers trying them. He helped us to realize that photography is an inexhaustible supply of creativity and ideas but not just a number of techniques. The Academy became the place where chose art portrait as the main one for me. I prefer to use various types of light, including light brush and color filters.
I highly appreciate Dmytryi’s impact on my life which is truly great. I always keep a good look-out for his creative work and every time I find something new. I am so glad to have an opportunity to study under my professor and develop my techniques.
В начале марта я по приглашению большого Мастера - художника Владимира Сидоренко попала в его кузницу. Возможность наблюдать работу умелых рук - вызывает совершенно потрясающие ощущения и завораживает. Я с изумлением смотрела на происходящее: казалось бы необуздываемый металл вдруг превращался в легкие крылья то ли птицы, то ли ангела. Все время не могла избавиться от ощущения, что всё происходящее вокруг меня является едва ли не зеркальным отображением одного из чудесных стихотворения Лонгфелло под названием “Деревенский кузнец”:
“Над сельской кузницей каштан Раскинул полог свой. Кузнец, могучий исполин С курчавой головой, Железо там куёт весь день Железною рукой. По закоптелому лицу Струится честный пот. С утра до вечера кузнец По наковальне бьёт. Он не богат, но и просить На бедность не пойдёт. Ревут кузнечные мехи, Едва встаёт заря, И мерным гулом полнит дол Рука богатыря….”
Я была так признательна Владимиру, что он позволил присутствовать при своей работе и сделать несколько фото. Время промчалось незаметно, но день - исключительно памятен.
At the beginning of March I was invited to visit a smithy of a great artist, Vladimir Sidorenko. I was stuck by the work of talented and high-skilled hands. I was astonished at appearing of wings from the piece of red-hot metal. I had a kind of waft that everything around me was relatable to the one of splendid poems by Henry Wadsworth Longfellow. Among them there is a poem “The Village Blacksmith”:
“Under a spreading chestnut tree The village smithy stands; The Smith, a mighty man is he, With large and sinewy hands; And the muscles of his brawny arms Are strong as iron bands.
His hair is crisp, and black, and long, His face is like the tan; His brow is wet with honest sweat, He earns whate’er he can And looks the whole world in the face For he owes not any man.
Week in, week out, from morn till night, You can hear his bellows blow; You can hear him swing his heavy sledge, With measured beat and slow, Like a sexton ringing the village bell, When the evening sun is low.
And children coming home from school Look in at the open door; They love to see the flaming furge, And hear the bellows roar, And catch the burning sparks that fly Like chaff from a threshing floor.
He goes on Sunday to the church and sits among his boys; He hears the parson pray and preach. He hears his daughter’s voice singing in the village choir, And it makes his heart rejoice.
It sounds to him like her mother’s voice, Singing in Paradise! He needs must think of her once more, How in the grave she lies; And with his hard, rough hand he wipes A tear out of his eyes.
Toiling,–rejoicing,–sorrowing, Onward through life he goes; Each morning sees some task begin, Each evening sees it close; Something attempted, something done, Has earned a night’s repose.
Thanks, thanks to thee, my worthy friend For the lesson thou hast taught! Thus at the flaming forge of life Our fortunes must be wrought; Thus on its sounding anvil shaped Each burning deed and thought!”
I am so grateful to Vladimir for his invitation and the opportunity to take a few photos of his work. The time whirled away but it stays unforgettable.
В конце января мне посчастливилось посетить замечательную выставку шляп Филипа Трейси. Это была его первая такая масштабная выставка мирового уровня, организованная специально для российских почитателей таланта Мастера. Филипп Трейси собрал по всему миру свои самые значимые произведения в эту уникальную экспозицию! Здесь было представлено почти 120 головных уборов, многие из которых принадлежат монархам и звездам шоу-бизнеса, входят в коллекции самых высоких модных домов.
..«Шляпа, это не просто средство защиты от ветра или дождя, а украшение, которое завершает образ, делает его еще прекраснее, это отражение вашей индивидуальности», - Филип Трейси, дизайнер шляп.
Цветок, лебедь, птичья клетка, голова лошади, карусель, тарелка, лобстер, бабочка, корабль, спираль, рог, телефон, дерево! Всё это – шляпы! Все это - целый мир полета воображения, творческого вдохновения, фейерверка чувств ,изысканных образов…
Выставлены шляпы были в залах дворца Салтыкова-Черткова, с великолепным заполнением выставочного экспозиционного объема глубоким цветным светом.. Отдельный респект мастеру по свету.. Мне было важно отразить ее в каждой своей фотографии..
At the end of January I was into luck to visit a perfect exhibition of hats created by a famous designer Philip Treacy. It is the first time of such exhibition in Russia. The unique and outstanding 120 hats created by the Master were gathered in the collection represented in Moscow. Some of them have very special owners, among them are monarchs and celebrities.
“I have had the greatest pleasure of having the opportunity to challenge people’s perception of what a hat should look like in the 21st century. I make hats because I love hats. It’s an enigmatic object that serves the human purpose only of beautification and embellishment, and making one feel good, whether you’re the observer of the spectacle or the wearer”
— Philip Treacy.
A flower and a swan, a birdcage and a head of a horse, a merry-go-round and a plate, a lobster and a butterfly, a ship and a horn, a curl and a phone - all of them are the plots for outstanding and modern hats designed by Mr. Treacy. They show us the heights of his creative inspiration and imagination, coruscations of feelings and delicate style.
The collection of hats was represented in the halls of the Saltykov-Chertkov Palace. The inside display of the halls was perfectly framed. I should say the the work of the lightning technician is worth of greatest respect. It inspired all of my photos of this remarkable exhibition…
19-24 июня 2014 года в Белграде, столице Сербии, в Российском центре науки и культуры («Русский дом»), проходила выставка моих фоторабот «Лики России». Выставка явилась продолжением экспозиции в Москве, в посольстве Сербской республики, прошедшей в марте того же года. Работы так понравились сербской стороне, что я была приглашена в Белград, чтобы жители этого прекрасного города тоже смогли их увидеть.
На вернисаже выступили представители сербской культурной элиты, а так же российские исполнители – певица Лариса Косарева, пианистка Виктория Яровенко. Слово для представления экспозиции имели кинорежиссёр и кинокритик Божидар Зечевич и глава «Лиги Восходящего Искусства» Галина Барышникова.
Выставка прошла тепло, и вызвала большой интерес гостей.
С 6 марта по 22 апреля 2014 года в Москве, в посольстве республики Сербия, прошла выставка моих фотографических работ «Лики России».
На вернисаже выступили барды Борис Лазарев, Виктор Попов, со вступительным словом к гостям обратился режиссёр и кинокритик Божидар Зечевич, о моих работах рассказала искусствовед Лара Копылова.
В общей сложности выставка продолжалась более полутора месяцев, и включила множество разнообразных и интересных мероприятий в рамках экспозиции:
- Презентацию новой книги Bozidar Zecevic, - Божидара Зечевича «Srpska avangarda i film 1920-1932», а также показ документального фильма этого замечательного сербского режиссёра и кинокритика.
- Дискуссию с участием посла Сербии в России Славенко Терзича, отца Александра (Ильяшенко), режиссера Леонида Ситникова, художника Анатолия Попова и самого Божидара Зечевича.
- Вечер Русского романса, организованный «Лигой восходящего искусства». В концерте приняли участие певица Лариса Косарева, поэт Герман Гецевич, пианистка Виктория Яровенко, певица Елена Седова, бард Павел Барышников и многие другие.
Вот, что написал о выставке мой друг, фотограф Дмитрий Нежданов:
«Рассказывать о творчестве фотографа, если перед вами размещены его работы — избыточно. Хорошая фотография не нуждается в словах. Она сама — слово в его графическом воплощении. Говорящий иероглиф, язык которого понятен тому, кто умеет всматриваться. Всмотритесь, и увидите то, что заполняло душу автора и выплеснулось на листы отпечатков. «Фотография — это 1/125 секунды и вся предыдущая жизнь фотографа». Брессон прав. Эти работы — вся предыдущая жизнь Натальи. Жизнь математика. Любящей матери. Русской женщины. Светлого и радостного человека. Посмотрите — и вы найдёте все эти её грани здесь. И в самих кадрах, и за их пределами. То, что выставка проходит в стенах посольства Сербии — очень важно. Наши народы связаны не только узами славянской крови. Даже художественно, объектно, мы близки. «Древо Государства Российского» - созданное в 1668 году Симоном Ушаковым, восходит в своей стилистике к «Лозе Неманичей» — фреске, написанной около 1320 г. в церкви Богородицы в сербской Грачанице. То-есть старорусские художники были вдохновлены тем видением мира, которое пытались выразить, донести до зрителя сербские живописцы за три века до них. И эта связь, прошедшая нитью через века, не исчезла. Она стала крепче. Мы ощущали себя товарищами по оружию в годы Второй Мировой войны. Мы ощущали дружбу и тепло друг друга и в мирное время. Если бы я увидел выставку «Лики Сербии» - пошёл бы не задумываясь. Для того, чтобы посмотреть в глаза своим братьям и сёстрам. Для того, чтобы поблагодарить мастера, их запечатлевшего, давшего мне возможность их увидеть. Так вглядитесь в работы Натальи. Это — Лики России.»
